Почему дракон, поселившийся на Дайне, избегает городов и Белой крепости?
Рассеянно громко завывал ветер в бессердечно сизых дайновских пещерах. Потоки воздуха врывались в маленькие трещинки бесконечно серых бездушных и холодных камней, истëртых дождевыми струями, заглаженных влажными пепельно-ржавыми листьями ясеней, словно веснушки покрывших всё лицо аллода. И на этом лице лежал меланхолично заметный отпечаток сонливости. Казалось, словно вся природа, живая или мёртвая, здесь постепенно, незаметно для самой себя, проваливалась в тревожно-сладкую дремоту. В этот день, что было довольно необычно и не привычно для поздней осенней поры, совсем не было дождей. И пусть даже с неба сегодня не капали ледяные слëзы свинцовых тяжëлых туч, всё равно ощущалось, словно весь аллод плачет. Это было сильное, ни с чем не сравнимое и ничем же не объяснимое чувство, от которого, однако, избавиться приходилось не так легко. И в этой картине сизых больнично-осенних тонов было однако кое-что, что могло привлечь внимание постороннего зрителя, то был дракон.
Но это был не один из тех крупных и ужасных страшных существ, целиком и полностью покрытых ничем не пробиваемой чешуëй, столь сильно похожей на змеиную. Это был не монстр, подобный трëхглавной гидре из Темноводья или дрейку, обитающему на Осколке Язеса. Нет. Это было то самое странное создание, с которым известный всему Сарнауту герой впервые встретился на землях Гипата. Это был светящийся лимонный морской конëк, парящий в паре метров над землëй. Его витой хвост напоминал изогнутые в плавном танце позвонки хребта. И их можно было даже сосчитать: их было ровно восемь штучек, друг на друга так сильно похожих, но отличающихся друг же от друга размером буквально на какую-то пару миллиметров.
У дракона были ледяные глаза, и они тоже светились подобно двум льдинкам, которые подставили под прямые лучи холодного январского солнца. В них, казалось, играли все цвета и оттенки радуги, но при этом главенствующим же тоном оставался небесно-голубой, холодный как лёд и чистый как ясное дневное небо в Сиверии. Волшебное существо парило в воздухе большей частью с помощью магии, однако помогали ему в этом и крылья, из-за которых он чем-то становился так похожим на бабочку. Они были неимоверно тонкие, будто бы их соткали из эльфийских слëз и аммровских капель бесчисленных родников, здесь и там разрезающих прохладную серовато-сиреневую каменную породу, и трепыхали на ветру, легонько подрагивая, словно боясь, что ещё одно более-менее сильное дуновение осеннего ветра способно сдуть их и их обладателя с лица Сарнаута. Дракон, пусть даже его наименование и звучало невероятно гордо, не мог говорить, как-либо задействуя свой голос, ведь голоса у него попросту не было. Для общения существо могло использовать лишь телепатию, но такие способности были полезны, если не исключительно, то преимущественно в разговорах с разумными существами, такими как орки, гибберлинги, прайдены или хадаганцы. Обычные же монстры и просто дикие существа не понимали словесных оболочек мыслей, изрекаемых драконом. Вот почему ему приходилось общаться в таких ситуациях образами, будто бы показывая своим собеседникам картинки и тем самым вселяя в их души нужные дракону чувства и эмоции.
На Дайне дракону говорить даже практически и не хотелось. Здесь были сплошь архитекторы. Он натыкался на них на окраинах Берегового и Железногорска. Также наблюдал их в Белой крепости, то была крепость Охотников на Демонов и располагалась на северо-западном берегу аллода. Как бы это не было печально, именно пребывание в Белой крепости было для дракона больнее всего, ведь там он, со своими телепатическими способности, прочувствовал такой сильный поток боли, что ещё ближайшие несколько недель не мог прийти в себя. Он чувствовал изнеможение и слабость, а его запас магической маны покоился на нуле. Война с Архитекторами оказалась невероятно жесткой, и она же привела к настоящим потерям, огромным и не во всём восполнимым… Ведь мëртвых не воскресишь. А всё дело в том, что архитекторы обладали способностью уничтожать личность людей, превращая их в своих марионеток. Это был словно один большой театр и одно большое кукольное представление, в которое не хотелось верить и которое было слишком больно чувствовать. Там же дракон однажды услышал такие слова местного мудреца: «Современная наука, как известно, придерживается точки зрения, что Искра состоит из жизненной энергии и «души». «Душа» - это память, инстинкты, рефлексы - всё то, что составляет личность существа. Без души Искра - просто сгусток энергии, двигающий тело, как безжизненную и бесчувственную марионетку. А архитекторы же каким-то образом ухитрились полностью стереть личность. Жуть какая! Человек без личности не верит в Свет, а значит, не сможет воскреснуть. Ужасно…»
И с тех самых пор, как дракону впервые пришлось повстречать марионеток и прочувствовать их эмоции через чувствительность такой способности как телепатия, он всячески избегал заселённых разумными существами мест. Ведь все города и все поселения в итоге оказались так или иначе разрушены и захвачены архитекторами. Спастись удалось немногим, однако именно эти немногие и принесли в Империю и в Лигу те самые тревожные вести о страшном враге, который угрожает не только людям, эльфам, оркам и гибберлингам, но и даже, страшно сказать, демонам. Дракону, впрочем, архитекторы лично никак не могли угрожать. Они просто-напросто не ощущали его присутствия, не видели его, не слышали, не чувствовали. А вот он чувствовал, но не их самих, а изменëнные ими помутнëнные сознания местных горожан и воинов. И с тех пор он полюбил, если это так можно, конечно, назвать, бывать вдали от разумной жизни. Ведь нет хуже в мире картины, чем превращение разумного существа в не разумное, равно как и трансформация живого существа в мëртвое.
Дракон нашёл своё умиротворение среди холодных каменных скал, подпиравших печальный сизый небосклон, который, казалось, вот-вот и может обрушиться прямо на головы всем существам, населявшим аллод. Здесь он порхал в кронах деревьев, напоминавших ему медь и окислившееся железо, скользил по воздуху, подгоняемый прохладными потоками воздуха, чаще сильными и могущественными, словно бы вся сила аллода собиралась в этом явлении, увы, мало полезном в борьбе с архитекторами. Дракон чувствовал себя тут в достаточной безопасности, чтобы не переживать о том, что ему опять придётся читать чьи-то сбивчивые мысли. И в этой картине вновь рассеянно громко завывал ветер в бессердечно сизых дайновских пещерах, где ночевал дракон, слушая капель и осенний свист природного дыхания. А потоки воздуха тем временем, не спрашивая ни у кого никакого разрешения, вновь и вновь врывались в маленькие трещинки бесконечно серых бездушных и холодных камней, истëртых дождевыми струями, заглаженных влажными пепельно-ржавыми листьями ясеней.