Излюбленный Смертью Феррис

Там, где вечный холод и вечный снег, там где вьюга воет с утра до ночи и с ночи до утра, там, где не бывает зелени ни в летнюю, ни в весеннюю пору — там всегда ходит Смерть, ходит и внимательным взглядом белëсых водянистых глаз следит за покоем и порядком в этих забытых Тенсесом местах. Её чёрный балахон уже давно перестал быть ярким пятном на фоне скованного льдом и заснеженного пейзажа. Он покрылся снегом, а снежинки настолько оказались ледяными, что даже въелись в ткань. Вот почему правильнее было сказать, что не балахон припорошил снег, а снег немного прибалахонился.

Как много вообще известно о Смерти в этой Вселенной? Не так уж и много, полагаю. И уж тем более не столь многим известно, что больше всего в Сарнауте ей близок Феррис, неприглядный в своём одиночестве и пустынности. И у Смерти есть свои любимые места в этом королевстве льда и смертельного, как бы это комично не звучало, холода. Например, она любит бывать в ледяных пещерах, огромных, просторных, напоминающих ей Астрал, только бесконечно одинокий и окаменевший. Обычное астральное пространство, как наблюдала сама Смерть, всегда находится в движении. Лëд же, как минимум в этих отдалëнных и пустынных местах, остаëтся таким, каким, казалось, был ещё при самом сотворении Сарнаута. Он никогда не менялся, никогда не нарушал традиций и оставался, наверное, единственным абсолютно надëжным стабильно спокойным веществом во Вселенной. Интересно, что некоторые лигийские учëные, как-то загоревшись сумасбродной идеей, попытались растопить этот мëртвый лëд пещер. Но весь эксперимент закончился провалом. Мало того, что у лигийцев не получилось отделить хотя бы какой-то приличный кусок льда, так и опыт, проведëнный в условиях пещеры не дал никакого результата. Несколько великих магов пыталось магией огня, огненными стрелами и шарами, растопить его, но без всякого успеха. В конце концов Лига, пусть и не потеряла свой интерес к Гибельным льдам, всё же оставила их в покое, чему Смерть была откровенно рада. Ей жутко не нравилось, когда кто-то мешал ей наслаждаться любимыми пейзажами, а живое разумное существо на фоне природы — это худшая из помех, которую, к сожалению, Смерть не могла устранить чисто по своей прихоти. Она забирала души только тех, что время пришло, и не имела власти сокращать чей-то срок или оттягивать его. Отчего-то многие сарнаутцы отрицательно относится к смерти и часто винят её в том, за что она ответственности никакой не несëт. Таков уж её крест.

Другим любимым местом Смерти являются окраины этого оледенелого аллода. Они, как известно любому страннику, побывавшему в этих крайне не дружелюбных краях, рваные, хаотично разбросанные и острые, так что даже напоминают не то шипы на спине огромного ледяного дракона, не то когти, не то застывшие порывы ветра, отчего-то получившие материальную оболочку. В Гибельных льдах, заворачивая за огромную глыбу где-то в середине аллода, ты вполне можешь дальше следовать по длинному и пустому ледяному коридору и в итоге выйти на огороженный со всех сторон уступ, предлагающий тебе либо спрыгнуть прямиком в астрал, либо проделать весь путь, который ты прошёл сюда, в обратном направлении. Конечно же, практически все выбирают второй вариант, а вот Смерть, будь её такая возможность выбора, уверена, что выбрала бы первый, но… То, что мертво, умереть не может. И Смерть не может принять смерть. Она никогда не умрёт и никогда не обретёт покой, а потому ей лишь и остаётся, что искать место, хоть чем-то отдалённо похожее на храм покоя и тишины.

Разумеется, Феррис не был абсолютно пуст, в чуть меньшей степени это касалось и Гибельных льдов, где среди обречённых зверей поселились тунгуры. Впрочем, время убило в них всё разумное, кроме каких-то базовых и примитивных знаний, а также сохранившихся рецептов пищи да планов-чертежей по постройке хижин и телег. В редкие поселения тунгуров Смерть наведывалась нечасто. Работы там для неё практически не было, а особой красоты и спокойствия там тоже не наблюдалась. Впрочем, дорога до стойбища была достаточно живописна и тем и нравилась Смерти. Её очаровывали огромные скелеты, по большей части скрытые под снегом. Все эти челюсти с острыми огромными зубами, клыки и хребты рыб, похожие на горные. Ей так же нравились бледно-кирпичные скалы и бродящие рядом мамонты, эти удивительные, большие звери с устрашающими бивнями, белой, отливающей синим шерстью и маленькими тёмными глазами. Звуки, издаваемые этими животными, были созвучны с завываниями вьюги и потому казались Смерти какими-то по-особому родными. Если бы она могла выбирать, как ей говорить, то определённо бы выбрала именно этот звук. Вот только те сарнаутцы, что встречались с мамонтами отчего-то никогда не ценили их и не восхищались ими, а убивали ради бивней и шкур, причём делали они это грубо, забыв об искусстве охоты. Такое пренебрежение раздражало Смерть и очень печалило. Но опять же, она ничего не могла с этим поделать. Ей оставалось лишь продолжать неспешной походкой свой путь до поселения тунгаров, куда она заходить, конечно же не будет. А потом можно было и поворачивать назад, чтобы второй раз пройтись той же дорогой и увидеть ту же самую картину, что она видела совсем недавно, но только немного под другим углом. Можно сказать, каждый раз Смерть шла по маршруту, но никогда не доходила до его конца, потому что наслаждалась самим процессом. Наверное, это даже чем-то напоминает жизнь простого сарнаутца. Именно такая мысль однажды пришла Смерти в голову, что заставило даже её улыбнуться, а ведь Смерть улыбается редко. Но это вовсе не страшная улыбка, как можно было подумать. Это улыбка пустоты, черноты, это улыбка чёрного балахона, скрывающего фигуру своей хозяйки - вот почему никто не знает, как выглядит Смерть, даже те, кто встретился с ней лицом к лицу, но потом всё же вернулся в мир.

Так почему же Смерти так нравятся Гибельные льды и почему так нравится Феррис? Об этом никто не знает, ведь некому спросить Смерть об этом, да и сама она никому об этом рассказать не может, разве что мертвецам, мертвецам и завывающему неустанно ветру, частым вечерним снежным бурям и рыхлому снегу, наползающему на тёмно-синюю гладь зачарованного замёрзшего озера, а ещё животным, всем этим диким хищникам, которые привыкли жить в таком климате и не нарушать своим присутствием общую красоту пейзажа в сравнении с сарнаутцами. Феррис умеет хранить секреты. Ему можно доверить любую тайну, и он, без капли сомнения, её сохранит. Вот бы окружающие нас "живые и разумные существа" стали хотя бы чуть-чуть на него похожи.