В Главной Имперской обсерватории: уставший астролог

— Какой-то ты сегодня унылый, — деловито заметил Ашшур, зэм с бледно-русыми волосами, насильно высветленными. Он работал в Главной Имперской обсерватории кем-то вроде секретаря, постоянно разносящего по лабораториям всякие бумажки какими-то с расчетами, наблюдениями и прочими закорючками, которые никто кроме него не понимал и не могу разъяснить. А в некоторые дни, когда у его коллег было плохое настроение, этот, непонятно по какой причине, вечно счастливый, не имеющий никаких заморочек зэм разносил кофе, зачастую забывая добавить сахар или молоко кому-то из сотрудников, из-за чего кофе становился почти невыносимым на вкус, а запах от этого напитка можно было почувствовать за добрую сотню метров. Однако, несмотря на всё это, Ашшур всё равно очень любили и ценили, как сотрудника, ведь кто, если не он, может поднять всем настроение, случайно устроив короткое замыкание в блоке питания, что вызвало отключение электричества по всей обсерватории, при этом не нанеся себе ни малейшего увечья; а в оправдание своего поступка лишь смущенно улыбнуться и непонимающе пожать плечами.

Перед ушедшим в свои мысли хадаганцем в белом халате опустилась та самая чашка всем известного кофе, брякнув о стол и разлив на недавно заполненные отчеты несколько капель подозрительной жидкости коричневого цвета с маленькими крупинками чего-то не растворившегося в кипятке. Ощутив неповторимый запах заплесневелого картона, после зачем-то сваренного и разлитого по чашкам, брюнет тряхнул головой, сгоняя нашедшее наваждение и блуждая глазами по кабинету в поисках источающего жуткий запах предмета. Но вместо этого, наткнувшись на полный какого-то невероятного воодушевления взгляд Ашшура, лишь отрицательно покачал головой.
— Я в полном порядке, — фраза прозвучала довольно уверенно, за годы натренированный звучать равнодушно звучать голос не подвел и в этот раз, — лучше свяжись с товарищем Гохом Негусом, хочу знать, когда он вернётся.
Блондин немного замялся, будто бы хотел что-то сказать, то эта идея могла бы быть воспринята неправильно и даже негативно. Поэтому, в конце концов, лишь махнул рукой на собственные мысли и, слегка улыбнувшись, что далось ему довольно сложно в данной ситуации, согласился со старшим по положению:
— Хорошо, как скажете.
Скрипнула дверь, кабинет опустел. И вновь в воздухе повисла густая тишина. Астролог уже давно понял, что представляет из себя эта антинаучная субстанция, однако, избавиться от неё не было никакой возможности; оставалось лишь погрузиться в свои мысли, как бы стараясь оградить себя от этого угнетающего ощущения какой-то потерянности. В такие минуты он иногда всерьёз задумывался, что же именно так настырно желает проникнуть в его голову и не может. А почему?
Ему было тяжело размышлять об этом, мысли путались в клубок ниток, а в суждениях терялась логика, столь необходимая для разрешения этой задачи. Но, увы, всё было тщетно. Он просто не мог вспомнить, не мог понять, что происходит, а потому предпочитал тут же найти себе какое-нибудь важное дело, требующее от него особенного внимания. И даже Ашшур с его некофеподобным напитком ничем не мог помочь другу, каким считал брюнета, хотя тот даже и не догадывался о подобном звании в чьих-то умах.
Сегодняшний инцидент же с той молодой рыжей хадаганкой, непонятно зачем, перенастроившей его телескоп и оставившей на прекрасной стене вмятину и продолговатую царапину, полностью нарушив гармонию спокойствия, запланированную дизайнером при выборе цвета краски, тревожил его. Хотя, нельзя было сказать, что серое окружение беспроигрышно играло свою роль успокоительного средства. Молодому хадаганцу этот выбор казался неимоверно глупым, ведь этот мрачный цвет зачастую лишь вгонял в депрессию, нарушающую рабочий процесс мозга в правильном направлении. Поэтому, возможно, этот несчастный случай послужит удобным предлогом, чтобы перекрасить стены, к примеру, в нежно-лиловый или светло-голубой – более спокойные цвета.
И всё же, мысли о той хадаганке не давали ему покоя. Почему-то этот образ наивной сладкоежки был ему очень знаком, близок и… Необходим? Здесь не было никакого смысла, никакой логики, он не понимал, что с ним происходит и с ним ли вообще?
Вариант, что это всё лишь игра уставшего от перенапряжения мозга, решившего для облегчения работы задействовать отдел воображения, не очень походил на правду, однако, вполне помог успокоиться насчёт выдуманных самим собой проблем и с чистой совестью отложить на завтра все недоделанные отчёты. Сейчас его мозгу была необходима небольшая отдышка; и что для этого нужно сделать учёный тоже прекрасно осознавал.
Покинув душное помещение Главной Имперской обсерватории, он с удовольствием отметил легкое похолодание воздуха, это помогало ему собраться с мыслями и думать более-менее здраво. Запустив руку в карман настежь распахнутого чёрного пальто, хадаганец извлек из пачки одну сигарету. Но так и не закурил. Видимо, разум решил под конец дня окончательно истощить уставший головной орган, подбрасывая неприятные обрывки из далекого прошлого, что теперь казалось почти сном. Жутким кошмаром, что преследовал его во сне и наяву. Одним из тех ужасов, что мы всеми силами пытаемся, но никак не можем забыть, стереть из памяти, вычеркнуть из воспоминаний.
Сигарета вернулась на свое законное место, в пачку, бесцельно пролежавшую на месте уже не один месяц. Спустя буквально пару минут, рядом с брюнетом остановилась старенькая жёлтая машина, какие вошли в моду около года назад, их появлению способствовало активное сотрудничество Империи и Суслангера… Протянув полноватому водителю-хадаганцу с густыми, чем-то похожими на кошачьи усами золотую монету и назвав нужный ему адрес, астролог устало опустился на заднее кресло, обшитое дешевой искусственной кожей, выкрашенной в черный цвет и уже давно выцветшей на солнце. Машина или то, чем было принято считать данный металлолом, щедро изувеченный царапинами, мягко, слава Тенсесу, тронулась и поехала; дальше ей путь уже лежал по бесконечно длинной новой дороге, на первый взгляд представляющей из себя скорее болото, нежели хоть какую-то тропу. Посмотрев на затянутое свинцовыми тучами небо, хадаганец лишь едва слышно вздохнул и прислонился лбом к прохладному стеклу. Погода полностью соответствовала его настроению.
Сегодня он чувствовал себя слишком вымотанным, слишком обессиленным даже для того, чтобы просто уведомить о своём скором приезде никак не ожидающую его особу. Болела голова, а веки тяжелели; грудь неприятно сковало, было трудно дышать. Но вскоре, несмотря на все эти неблаговидные симптомы, он всё-таки сдался, закрыл глаза и очень быстро провалился в непроглядную черноту небытия, зовущуюся сном. Но ему не снились сны, никогда он не видел сновидений; лишь редкие обрывки тяжёлых воспоминаний. Впрочем, если бы выбирать между этим и небытием, имперец всегда выбирал последнее; лишь бы забыть, хотя бы на несколько часов то, что, к сожалению, никогда не оставит его сознание в спокойствии и мирной тишине забвения.