Языческие идолы, или размышления о магии
И среди самых неприглядных пейзажей можно найти жемчужину…
Большие грибы нависали над мутными водами огромного болота, населённого всякой местной живностью, едва ли приятной на вид. Внутренняя сторона шляпки грибов светилась слабым бирюзовым цветом, который чем-то напоминал яд. А может, это и в самом деле был яд, струящийся по “грибным венам”. А чем дальше приходилось отходить от деревни, тем более насыщенным и кровавым становился этот цвет. И в какой-то момент в нём не осталось уже никакой бирюзы, словно её никогда там и не было.
Запах здесь стоял не из лучших. Хотелось в лучшем случае прикрыть лицо носовым платком, а в худшем - просто задохнуться, чтобы не продолжать вдыхать этот отвратительный воздух, пропитанный сыростью и гнилью. Причём было плохо понятно, что именно гнило или кто именно гнил… Трава здесь была - сплошь осока, высокая и острая, несмотря на то что имела слабовольный вид из-за того, что была грязно-оранжевого цвета. Кроме осоки, здесь росли редкие пучки каких-то жёлто-белых цветов, а ещё было очень много камыша. Его, наверное, здесь было больше, чем чего бы то ни было. И среди всего этого пиршества аккуратно возвышался над болотной кочкой древний языческий идол.
Было плохо понятно, из какого материала был вырезан этот идол. Для дерева он был слишком прочен и бросал металлические блики. Для металла же он имел слишком странную древесную структуру, с прожилками. Приходилось задумываться, что же за материал такой смогли сотворить древние язычники. Неужели они смогли скрестить металл и дерево? А если и так, то чего больше в этом материале — металла или дерева? И в конце концов, это металлическое дерево или древесный металл? Загадка… И разгадать её пока некому.
Идол изображал невысокого старика с длинными усами и очень объёмной длинной бородой, которую он придерживал с двух сторон руками. На голове у него был шлем с огромными рогами, какие не носит, наверное, ни один из ныне существующих зверей. Из-под этого шлема виднелись скромно причёсанные волосы, обстриженные по плечи. Одеяния старика прочитывались невнятно, но точно можно было сказать, что они простые и скромные, совсем не похожие на те, что носят сейчас шаманы. И основание языческого идола было таким же простым, как и одежда. Это был простой цилиндр, без какого-нибудь орнамента или декора.
И всё же было в этом идоле что-то удивительно притягательное, что-то очаровывающее, что-то влекущее к себе. Возможно, отчасти причиной этому служили близко посаженные на безумно исхудавшем старческом лице, на котором резко проступали скулы, очень грустные глаза. Когда смотрел в них — казалось, что они смотрят именно на тебя и именно тебе изливают свою тоску, буквально заливают её в тебя глаза-в-глаза. И при всей своей простоте и условности изображения старик именно в такие моменты казался живее тебя самого, стоящего рядом и на него завороженно смотрящего.
Удивительно было и то, что та болотная кочка, на которой был воздвигнут этот памятник древнему язычеству, была сплошь покрыта свежей, молодой светло-салатовой травкой. Она была такой мягкой, что по ней можно было ходить босиком, не боясь поцарапаться. А среди этой травы росли цветы… Нет, даже не так. Это трава росла среди цветов, а не наоборот, так много их было, и такими красочными они все были… Там было много неизвестных, видимо, чисто умойрских сортов цветов, но можно было найти и всем знакомые ромашки, жёлтые маргаритки и цветы, во многом напоминающие маки, только отчего-то росшие буквально соцветием, а не по-привычному отдельно друг от друга. Если повнимательнее присмотреться, то среди всех этих цветов и травы можно было найти и папоротник, и, пусть в это даже трудно поверить, он тоже цвёл. Видимо, заразился от своих соседей этой манией цветения и не смог себя сдержать, тоже зацвел. Удивительно красивая это была картина…
Перед этим идолом прямо так и тянуло опуститься на колени. Ты словно сам заражался этим странным желанием цвести подобно цветам и знал, что только этот скромный старик мог бы сотворить с тобой такое чудо. Всем живым существам в конце концов свойственно испытывать некий трепет при встрече с чем-то волшебным. А в этом месте ощущалась особая магическая энергия. Её было здесь так много — хоть пей, напьёшься — а её и вовсе не убавится. Словно облаком невидимого тумана она окутывала весь холмик с травой, цветами и идолом.
Было и ещё кое-что удивительное. Когда ты всё же опускался на колени на траву, поскольку через такую обильную растительность земля и вовсе не проглядывала, и возводил руки к небу, а глаза — к идолу, то внезапно свет вокруг старика-язычника наполнялся яркими зелёными искрами. Они будто исходили от идола и поднимались вверх, постепенно тускнея, а в итоге и вовсе исчезая. И, словно следуя за ними, пытаясь их догнать и дотянуться до них, вслед тянулись молодые деревца, на которых тут же набухали почки и распускались молодые листочки, такие же яркие и зелёные, как искры. И невольно к ним тянулась рука… Но приходилось каждый раз останавливать себя. Кто знает, вдруг так можно случайно спугнуть чудо… С чудесами всегда нужно быть предельно осторожным, ведь никому точно не известно, как и почему именно они происходят.
Пусть даже в Сарнауте и испокон веков живут маги, а с каждым годом их познания в изучении магической материи всё растут и растут, никто из них до сих пор не может объяснить механизм появления магии. Она либо просто есть, либо её просто нет — третьего варианта не дано. За всю историю проводилось немало опытов как в Лиге, так и в Империи, целью которых было привить магические навыки тем, кто с рождения ей не обладает. Однако все эти эксперименты закончились провалом. Говорят, что рождённый ходить летать не может. Здесь точно так же. Рождённый без магии, никогда не сможет ей овладеть.
Частичным выходом из ситуации стали, конечно, магические артефакты. Эти предметы заключали в себе магию, а пользоваться ими мог уже кто угодно, даже тот, кто магией не владеет. При этом результат достигался одинаковый как у магов, так и у обычных сарнаутцев. Но артефакты стоят нынче недёшево, хотя и стали более доступны, чем раньше. Возможно, поэтому в последнее время маги становятся всё больше и больше востребованы на рынке труда. И едва ли найдётся что-то, что сможет в корне изменить эту тенденцию. И всё же… Возможно, из-за этого в том числе тех, кто не обладает магией, всегда так сильно тянет к идолам, как мотыльков тянет к свету электрической лампы. Всех нас тянет к тому, чем завладеть мы никогда не сможем. В этом вся ирония жизни.