Хлебо-булочная семейка. Сиверское чистое утро.

В тот день Пирожок встал по-привычному рано, когда двое других братьев-гибберлингов ещё спали и видели рыбные сны. По обычаю не став их будить и портить им тот самый сладкий утренний сон, гибберлинг всунул ноги в тёплые домашние тапочки и, стараясь не шуметь, направился в ванную. Там он почистил зубы, умылся холодной талой водой и не без удовольствия потом протëр лицо белым махровым полотенцем. Из зеркала на него смотрел жизнерадостный гибберлинг, в чьих глазах горел интерес, а на душе у которого лежало ожидание какого-то чуда.

Бывает такое, что ничто не предвещает каких-либо радостных событий, но при этом ты буквально ощущаешь всем своим естеством, что есть что-то (что точно ты не знаешь, но оно обязательно есть), очень хорошее, что непременно жаждет с тобой случиться в ближайшее время. Вот именно такое предчувствие счастья и возникло сегодня у Пирожка, стоило ему утром открыть свои маленькие кругленькие карие глазки и улыбнуться новому дню.

Пирожок вообще был оптимистом. Он считал, что весь Сарнаут и держится только на том, что в нём до сих пор есть те, кто верит в хорошее, кто верит в лучшее завтра, кто верит в Фортуну, подругу Тенсеса, и её справедливость.

— Чтобы быть счастливым, — любил говаривать гибберлинг. — Нужно просто верить.

И вот, закончив наконец-то все утренние процедуры, Пирожок, натянул на себя тëплую одежду: он надел свитер из шерсти аммровской овцы, который получил в подарок на день рождения от братьев, потом штаны, тёплые, кожаные, их он купил сам у местных торговцев, хотя из какой точно кожи они были сделаны, сказать он не мог, потом носки из собачьей шерсти, их было принято дарить друг другу в Гравстейне под Новый год, потом телогрейку и наконец тяжёлые высокие ботинки на яковом меху. Перчатки или варежки же были ему и вовсе не нужны, так как гибберлингов уже в значительной мере согревала Тенсесом им данная шерсть. Одевшись, Пирожок вышел на улицу, осторожно затворив за собой дверь, чтобы никого ненароком не разбудить своим ранним уходом.

Улица встретила гибберлинга белоснежным снегом, который сиял так ярко, что сначала Пирожок даже прищурился — так трудно было смотреть на белое покрывало. Уж слишком легко привыкаешь ко тьме. А после всякой тьмы любой свет сродни испытанию. Но и к нему можно привыкнуть. Так и случилось. Уже через пару минут неловкого переминания с ноги на ногу и прищуренных глаз гибберлинг начал наконец-то что-то видеть. Совсем освоившись, Пирожок направился за пределы поселения.

В Гравстейне в этот час было совсем пустынно. Спали все вокруг: спали дома, спали местные жители, спало само поселение… Спал даже тот, кто не должен был спать — хранитель портала. Он, конечно, был на своём рабочем месте, но при этом дремал, лёжа на земле совсем как младенец, укрыв себя в магической согревающей сфере. Гибберлинг мог бы его сейчас разбудить и напомнить ему о рабочих обязанностях, но это было совсем не в характере мягкосердечного Пирожка. Поэтому он лишь тихо прошёл мимо, никого не трогая и никого не будя.

Выйдя за пределы Гравстейна, гибберлинг сразу же завернул налево за оградой. Там недалеко были расположены стеллы. Мало кто в поселении да и за его пределами вообще хоть что-то помнил об их истинном предназначении. Пирожку тоже было ничего о них неизвестно. Однако его часто тянуло к ним, особенно когда было утро, похожее на сегодняшнее — очень холодное, очень солнечное и очень чистое. Весь воздух, казалось, дышал свежестью и сам хрустел, как хрустел и снег под лапами гибберлинга, идущего по свежему, только за ночь выпавшему снегу. И было что-то во всём этом холоде удивительно чистое.

Из носу шёл пар. А гибберлинг шёл вдоль ряда стелл, заглядываясь на них и размышляя о чём-то своём. Обычно около этого места любила ошиваться разного рода нечисть, но сейчас, в такую рань, она, видимо тоже спала, спрятавшись в каком-то из укромных мест неподалёку.

— Удивительно, — вдруг подумал Пирожок. — Оказывается, даже нечисть иногда нуждается в покое и отдыхе. Так почему же мы сами так часто забываем о том, что надо бы и знать время работе, выделять время на то, чтобы расслабиться и получить удовольствие.

— Кто бы уж говорил, — раздалось внезапно совсем рядом, да так, что Пирожок вздрогнул от неожиданности, что случалось с ним, надо сказать, нечасто.

Гибберлинг обернулся и увидел знакомую мордочку, которая хитро ему улыбалась. Это был Гог из семейства Пухляшей. Он был одет очень легко да и несмотря на улыбку выглядел как-то очень растерянно, будто это его засекли за каким-то непристойным занятием, а не он сам первый начал беседу с Пирожком.

— И тебя с добрым утром, Гог, — поздоровался старший из Хлебо-булочных братьев. — А где Боб?

Гибберлинг, встретившийся этим утром Пирожку, был из того типа братьев-близнецов, которые очень привязаны к своим ближайшим родственникам. Так Гога и Боба крайне редко можно было хоть где-то заприметить отдельно друг от друга. И это был тот самый исключительный случай. Что-то подсказало Пирожку, что причиной непонятного настроения его друга и служит как раз что-то, связанное с его близнецом.

— Боб ещё спит, — коротко ответил Гог.

— Что-то случилось?

Сначала гибберлинг не хотел отвечать. Ему не хотелось делиться проблемами с другими сарнаутцами в своём окружении, ведь помочь они всё равно ничем не смогут, а слухи, вполне возможно, расползутся по всему Гравстейну. А быть может, дойдут даже и до Молотовки. Этого Гогу хотелось меньше всего. Однако Пирожок выглядел очень к себе располагающе. Он и был таким и действительно легко добивался доверия других сарнаутцев. Было в нём что-то доброе, что читалось во взгляде, в жестах, в мимике — в нём всём. Это так проглядывала через внешнюю оболочку душа Пирожка. Та душа, которую, как не хоти, а спрятать никак не получалось. Да и сам гибберлинг не считал это необходимым. Он не видел слабости в своей доброте, а, наоборот, считал её своей силой.

— Да, — наконец сказал Гог. — Боб заболел, но никто не знает и не может понять, чем именно он болен… Мы думали уже вызывать медика из Новограда, но брат сказал, что не хочет никаких проверок…

Гибберлинг замолчал. Пирожок тоже ничего не сказал. Он лишь тяжело вздохнул и сочувствующе похлопал друга по плечу, как бы говоря ему:

— Я понимаю твоё горе и понимаю твои тревоги. Не волнуйся, всё обязательно будет хорошо. Тенсес не оставит вашу семью.

И с этими словами передалось Гогу то самое ощущение ожидания чего-то хорошего, светлого. И в самом деле, когда он вернулся потом к себе домой, то обнаружил Боба уже полностью выздоровевшим. Это было настоящим чудом, ещё больше укрепившим дружбу между семьями Хлебо-булочных и Пухляшей.